Андрей Курпатов: Генетическая болезнь либерализма
Иллюстрация: Bridgeman/Fotodom
Почему «либералов» всегда ругают не за то, за что следовало бы? Грех за ними действительно есть, и он один: нельзя браться управлять народонаселением, ни черта не понимая в человеческой психологии!
На это мне, конечно, скажут, что либералы никем управлять и не хотят. Мол, они «пришли дать нам волю», и всё. А это что, не управление? Управление. И да, первый признак полного непонимания человеческой природы…
***
Идеология либерализма рождена эпохой идеалистической философии — гуманистами и просветителями типа Руссо, Вольтера и де Траси, эмпириками Локком и Юмом, тем же Кантом и массой других товарищей, которые, к великому сожалению, не имели ни малейшего объективно-научного представления о том, что такое
человек.
Иногда, признаюсь, закрадывается мысль, что и не было никакой «философии человека» никогда. А вся эта почтенная публика принимала участие в тайном, закрытом творческом конкурсе «Кто нарисует более прекрасный образ Человека?».
Да, будучи «моралистами», они, конечно, сурово изобличали человеческие пороки — как без этого?! Но лишь только речь заходила о самом «человеке», взгляд мэтров тут же соловел и становился придурковато-ласковым. Факты немедля отправлялись в мусорную корзину и начинались галлюцинаторные грезы о «Человеке Прекрасном». Мол, на самом деле человек не такой, каким мы его видим!
Но почему он, собственно, «не такой», если он
так себя проявляет? Убивать может пачками, грабит не только награбленное, но и вообще все, что плохо лежит, измывается над слабыми, заискивает перед сильными, а еще лжет, предает, мстит… Типа идея в том, что не мы такие, а жизнь такая? Мол, я не виноват, а все «прадеды-прабабки, внучатые дяди-тети разные, праотцы, ну, и праматери, а сам я по натуре добряк, умница, люблю стихи, прозу, музыку, живопись, рыбную ловлю люблю, и кошек люблю, да».
Слабовата аргументация, надо сказать. А по другую сторону от нее стоят рядком научные факты —
эксперименты по «подчинению авторитету» Стенли Милгрэма, по
«конформизму» Соломона Аша,
«тюремные эксперименты» Филиппа Зимбардо и т. д., и т. п. Все они демонстрируют человеческую природу «без прикрас», и вывод напрашивается один: собираясь в разведку, лучше возьмите с собой собаку.
Да, мы хотим быть «белыми и пушистыми», потому что такова наша культурная норма: нас за это желание хвалят и его же в нас подкрепляют. Но «хотеть» и «быть» — это, мягко говоря, не одно и то же. Конечно, есть исключения, но каждое такое «исключение», поверьте, имеет абсолютно внятные объяснения изнутри самого этого правила (так что они его в действительности только подтверждают).
Впрочем, нельзя игнорировать и вещи куда более фундаментальные. Вот, например, лауреат Нобелевской премии и большой знаток человеческой природы, замечательный Конрад Лоренц сравнивает поведение человека с поведением других обезьян и недвусмысленно показывает: у них с альтруизмом лучше, чем у нас. Животное, проявляя альтруизм, действует не задумываясь, мы же — по прихоти. Это для нас что-то из разряда развлекательного жанра: можем быть добрыми, а можем и не быть. От настроения зависит. От воспитания. А вся эта «изначальная хорошесть» Жан-Жака, «императивы» Иммануила и прочие «плюти-плюти» — обычная пропаганда, то есть оправданное «высшими целями» вранье.
Итак, для либералов-гуманистов «человек» — не то, что он собой представляет на самом деле, а то, каким они хотят его видеть. Мы вообще очень любим себя приукрашивать: только папуасы пользуют с этой целью перья, краски и ракушки, гуманисты — красивые слова, а современный хомо — фильтр Instagram. И да, все имеют право на слабости. Но выдавать желаемое за действительное, честно говоря, просто небезопасно.
Если ваша карта никак не соотносится с территорией, то где вы в конечном итоге окажетесь? Маршрут проложить можно, следовать ему — пожалуйста, но достичь заявленной цели — нереально. Хотя и в этом случае всегда можно утешиться каким-нибудь приятным самообманом. Впрочем, «грех гуманизма» — это еще не все.
***
Мы привыкли думать — так нас думать научили, — что либерализм невозможен без «свободного рынка». А рыночники, надо отдать им должное, публика куда более прагматичная, и глядят они на человека без розовых очков «идеализма», «гуманизма» и прочих бантиков. Их скупой слезой не проймешь, категорическим императивом не разжалобишь. Что, впрочем, совершенно не значит, что они — наши «рыночники» — поняли человека лучше гуманистов. Отнюдь.
Собственно, в чем были неправы Смит, Милль и компания, стало понятно не так давно, и за это тоже, кстати сказать, дали Нобелевскую премию — как раз по экономике — психологу Даниэлю Канеману. Да, «либералы-рыночники» также понапутали желаемое с действительным, но уже в другой плоскости: гуманисты — в этической, а эти — в интеллектуальной.
Если коротко резюмировать выводы Канемана: выражаясь деликатно, человек кажется нам существенно умнее, чем дела обстоят на самом деле, а если без лишних реверансов — он немножко дурак. Причем если бы он это осознавал — еще куда ни шло, а так ведь нет, дурак и не лечится.
Например, мы считаем, что современные рынки — это умная вещь. Там ведь есть всякие загадочные штуки: ставки, кредитные рейтинги, курсы, облигации, залоги, страховки, бонды, опционы, свопы, спреды, деривативы, фьючерсы… Но правда в том, что даже если каждый из элементов этой системы разумен сам по себе, управляется эта машина настроениями участников, то есть как обычная толпа. Там нет никакого собственного разума, да и реальности, на которую этот разум мог бы действительно опереться, там тоже нет. То есть система в целом нисколько не умная, а ее игрокам, соответственно, только кажется, что у них с головой все в порядке.
По большому счету, нет никакой свободы рынка — это иллюзия и мечты. Да, есть некая свобода договоренностей между какими-то игроками этого рынка. Последние же, будем честны, движимы своей фактической человеческой природой, описанной Лоренцем, Милгрэмом, Зимбардо и, прошу прощения, Канеманом. А все рассказы «либералов-гуманистов», с их прекраснодушными теориями «общественных договоров», точно не про них.
Причем последствия всех этих бесчисленных внутренних договоренностей, о которых мы с вами даже не догадываемся, являются суровой и непредсказуемой экономической реальностью для «рядовых участников рынка». Банки договариваются с кредитными агентствами, государственные институты — с инвестфондами, крупные финансовые группы — с лидерами государств. А обвал на рынках бьет по тем, кто эту либеральную, прошу прощения, экономику только шкурой своей и ощущает.
Так о какой экономической свободе мы говорим? И с какой стати народонаселение пойдет за нее на баррикады? Пока, если судить, например по Occupy Wall Street, баррикады смотрят как раз в обратную сторону. И можно, конечно, сколь угодно долго объяснять всем этим «рядовым участникам» про «свободу», что она «лучше, чем несвобода» и прочее. Но жизнь их, понятно, лучше от этого не станет. Они недовольны результатами либеральной экономики, а потому, рассуждая «логически», самой свободой и недовольны.
Их поведение описывается все теми же законами Лоренца, Милгрэма, Зимбардо, и, я продолжаю настаивать, Канемана. То есть они не страдают избыточным интеллектом, плевать хотели на «императивы», но жить хотят хорошо, а им этого, как им кажется, не дают. Более того, они вполне могут заключить, что их надули: обещали прелести свободы, а показали суровый оскал либерализма. И они его больше не хотят.
Так не обманывает ли либерализм, в таком случае, сам себя? Не приводит ли он сам себя к концу, к неизбежному фиаско? Есть ли он вообще, этот либерализм?
***
Когда Фрэнсис Фукуяма торжественно объявил об очередном конце истории — мол, накрывает нас медный таз неолиберализма, и никуда мы с этой подводной лодки не денемся, реакция на его творение — «Конец истории и последний человек» — оказалась противоречивой. Кружевные чепчики красочно перемешались с тухлыми помидорами, а вот запахло гарью. Впрочем, огонь критики, как мы любим, был направлен аккурат мимо цели.
Фукуяму критиковали за то, что он не учитывает последствий ослабления государственных институтов, пугали терроризмом, массовой иммиграцией, экономическими кризисами и т. д. Собственно, все это мы сейчас наблюдаем. Причем понятно, что наблюдаем только цветочки, ягодки — прямо по курсу. Так почему же, коли все это сбывается с такой точностью, я критикую эту критику товарища Фукуямы? Дело в генетической болезни самого либерализма.
На самом деле понять, по крайней мере на трезвую голову, как в стан либералов-гуманистов затесались либералы-
рыночники (Смит, Милль, де Токвиль и др., включая всяческих американских отцов-основателей), невозможно категорически. Если задуматься, связь между «гуманистами» и «рыночниками» может быть только патологической. Попытаешься сшить эти две «партии» белыми нитками, они от стыда покраснеют и с треском полопаются. Ну правда, где «гуманизм», а где «рынок»?! Как вообще эти вселенные женятся?
Не женятся. Но если добавить к этой пьяной свадьбе слово «свобода», да прочий либерасьён… И вот она, полюбуйтесь, сила языковых игр! Слово-то одно, а потому вроде как и речь идет об одном и том же: и там свобода и тут свобода, тут человека, а там — рынка. Берем! То, что это ошибка атрибуции, никого не заинтересовало, интересовала выгода, а это, как известно, аргумент беспроигрышный. В результате повязали ангелочка с волкодавчиком и сформировали, так сказать, системный генетический дефект при перекрестном скрещивании.
Да, я знаю, что в соответствующих учебниках по политэкономии есть масса «разумных» объяснений, почему «рынок», «свобода», «неолиберальное государство» и «социальная справедливость» — вещи взаимосвязанные и даже взаимно необходимые. Вот только все эти чудные и якобы «разумные» объяснения работают лишь при одном условии: правы должны быть помянутые нами либералы-гуманисты, ангелочки, легшие под волкодавов. Да-да, те самые, что всю дорогу выдают желаемое за действительное. То есть одни натрындели, другие этим воспользовались, а дальше — любуемся.
Возьмем простой, как угол дома, факт: 62 человека
владеют таким же количеством богатств, что и 3,5 миллиарда других жителей нашей планеты. Не то чтобы я возмущался и, подобно Шарикову, предлагал «взять все и поделить», но попробуем просто покрутить эти «множества» в голове — 62 и 3 500 000 000.
Нужны ли еще какие-то объяснения? «Гуманисты» ошибаются. Не Лоренц, Милгрэм, Зимбардо, Канеман и вообще все, кто смотрит на человека глазами науки, а те «гуманисты», что лепят из человека «божье подобие», пусть и гуманистически секуляризированное.
Рано или поздно это «подобие» выйдет из-под гипноза либеральной идеологии, натянет шкуру папы-волкодавчика, и тогда уж точно мало никому не покажется.
***
Еще раз подчеркиваю: языковая игра, смешавшая «рынок» с «гуманизмом» через бессмысленно-невнятное понятие «свободы», — это генетический дефект самой либеральной системы, а не конкретных людей. С людьми на самом деле все в порядке. С одной, правда, оговоркой: не существует в природе «последнего человека» Фукуямы — этого симбиоза «гуманизма» и «рынка» в одном лице.
Возьмем самый понятный нам пример — Анатолий Борисович Чубайс. Все, кто знает его лично, поклянутся — хоть на Библии, хоть на Конституции, — что он «добрый» и «хороший», прямо как Руссо завещал. Это правда. Но он «рыночник», а не смесь кого-то с кем-то. Конечно, он не лукавит: Анатолия Борисовича очень расстраивает, что 40 миллионов человек были в буквальном смысле ограблены в результате приватизации. Люди понесли свои ваучеры в фонды, и мой, кстати, был в таком фонде, а те пшикнули. Но что Чубайс на это скажет? Я его, и правда, спрашивал… Он скажет: «Такова цена».
Впрочем, Чубайс не только «либерал-рыночник», он еще и «советский человек», причем в хорошем смысле этого слова. А потому цели у него красивые, «правильные»: «светлое будущее» для всех (из тех, кто доживет, конечно, а срок соответствующего дожития в такой ситуации никогда не обсуждается). Так что в данном случае «потери среди мирного населения», даже исповедуя гуманизм, еще как-то, наверное, можно объяснить, понять. Хотя и непросто.
А вот что скажет, например, Сорос с его «невидимой рукой рынка» в развивающихся странах? Мол, я действую в рамках закона, капитал, отходя в мир иной, отправлю на благотворительность, а то, что по ходу моих инвестиций — Сорос, как известно, большой мастер «игры на понижение» — миллионы людей разорились, пошли на паперть, покончили с собой — ну, это же просто «рынок»… Думаю, что примерно так он и скажет. И будет самым настоящим
нормальнымчеловеком — хищным, себялюбивым и тщеславным.
Единственное отличие Сороса от остальных сапиенсов в том, что он, действительно, существенно разумнее — хитрее, системнее, прозорливее — большинства прочих. Как, впрочем, и те 62 мультимиллиардера, в отличии от 3,5 миллиарда бедняков из развивающихся стран. Только, боюсь, Канеман и тут тоже прав: даже этой «могучей кучке» может не хватить ума понять, к чему в конечном счете приведет вся эта лживая игра в либерализм, страдающий очевидной генетической патологией.
Либералы очень любят эту цитату Линкольна: мол, можно обманывать часть народа все время или весь народ некоторое время, но нельзя все время обманывать весь народ. Знаете, ключевое слово в этом блистательном, на мой взгляд, высказывании — «весь».
Всем нам, а я, в каком-то смысле, наверное, тоже либерал, пора заканчивать с самообманом.
Восторженные гуманисты — это замечательно, а свободный рынок — это вообще очень круто. Но ко всему этому бурлеску прилагается еще одна маленькая, но весьма существенная деталька — реальный человек. Причем не из философских книжек о «Человеке», а такой как есть, фактический — с его психологией, возможностями, ограничениями, желаниями, с его способами реагирования, с форматами его научения, наконец.
Хорош он или плох — не важно, потому что другого у нас нет.
***
Никогда еще мир не был так сложен, а человек, благодаря науке, так понятен. И потому весь наш либерализм нуждается сейчас в системной и научно обоснованной
гуманитарной экспертизе — «переоценке всех ценностей». Но хватит ли у нас смелости выглядеть в собственных глазах не столь «прекрасными», как нам бы того хотелось?
