Настройки сервера изменены, и рассказ пришлось разбить на три части.
Это был самый дурацкий(только это слово отразит суть этого дела) наш, с штурманом Валерой Обуховым заход на посадку. Были у нас с ним и очень сложные, буквально с нулевой видимостью заходы на посадку и посадки, когда к полосе я подходил только по приборам, полосу начинал видеть только на выравнивании, а расстояние до земли приходилось определять, глядя в открытую форточку, вперед, из за ливня ничего не было видно, от слова совсем. Но этот полет тем и отличается, что он был буквально дурацким.
В рассказе много преамбул и отступлений, но без них этот рассказ будет освистан хорошо знакомыми с полетами людьми, и потому текст немного перегружен пояснениями. Без них было бы трудно описать суть тех, уже дальних событий.
Об этом и рассказ.
Перегонка самолета
Или как мы с штурманом Валерой Обуховым заходили на посадку
На резком северном ветру глаза Валеры слезятся, но он этого не замечает. С большим скепсисом он глядит на инженеров, а те перед ним просто «рубахи рвут».
Инженерам очень нужно отправить самолет в базу хранения.
А моему экипажу, где штурманом корабля летает Валера, предстоит перегнать его, Ту-16 борт №37 в эту базу, а на нем, на этом борту, ничего из навигационного оборудования не работает.
Я в спор моего штурмана с инженерами не вмешиваюсь. У нас, летчиков, двигатели в порядке, и одна из трех радиостанций летчиков почти работает. А вот с навигацией проблемы. Навигация - работа штурмана - Валеры. Ну и попробуйте точно пролететь по маршруту и зайти на посадку, когда ничего не работает, и место своего самолета невозможно определить.
Понятно, что на самолете, который гонят в другую часть, инженеры не оставляют хорошего оборудования. А в нашем случае самолет перегонялся в базу хранения. То есть там самолет будет ожидать, когда у него закончится ресурс, и потом его разберут. И потому все нормальное с него было снято и заменено на то, что уже никак не оживить. Навигационного у нас не работало ничего, от слова совсем. И, естественно, Валера отказывался подтвердить готовность самолета к вылету, настаивал, чтобы работал хотя бы радиокомпас, и, хотя бы на дальность пятьдесят километров. Инженеры божились, что вот же оно работает, но на проверку Валера не мог настроиться даже на приводные радиостанции нашего аэродрома, стоящие рядом, не то, чтобы на какую-то другую станцию, которую нам предстояло пролетать по маршруту перегонки.
Ситуация была уникальной, я в такую еще не попадал.
Всем было ясно, что сколько не препирайся, а лететь придется. История неизменна. Все самолеты, перегоняемые в другие части, безжалостно грабят. И к перегонке на самолете остается уже только жалкое подобие оборудования. То есть само оборудование на самолете конечно стоит, но не работает.
В нашем случае, повторюсь, так и было, не работало ничего.
Валера Обухов, он обладает удивительным сплавом оптимиста с совершенным пофигистом. Хоть камни с неба, Валера не теряет ровного и позитивного настроя, в полете его штурманское кресло неизменно покачивается из стороны в сторону, что говорит: «все нормально, и нам пофиг все проблемы».
На земле его глаза также неизменно выражают пофигистский позитив, и неважно, стоим ли мы на ковре и с нас дерут три шкуры, либо мы отдыхаем в кругу друзей и коллег.
Вообще его пофигизм особенный. Если он что-то решил или составил свое мнение, то любые обстоятельства, мешающие его пофигистскому решению, игнорируются им радикально.
Если ему чего-то захотелось сделать, даже осуждаемое, будьте спокойны, он сделает. И грозить ему страшными карами бесполезно. Это выводит из себя меня, его непосредственного командира, очень злит вышестоящих командиров, а души не чающая в нем его жена Галина пролила море слез от этого несгибаемого Валериного качества.
Плохо это, или хорошо?
Ну, наверное, без таких качеств наши первопроходцы не завоевали и не освоили бы Сибирь, Сахалин и Аляску. И не сумели бы отстоять это все от желающих поживиться за наш счет.
И вот под такой Валерин «каток» попали наши инженеры.
Лететь надо, а Валера говорит «не работает». Было море препирательств, настроек и доказательств, «ну работает, вот же гляди, работает». И в ответ: «Какой работает, ты погляди на стрелки, (маркеры, указатели, счетчики и пр.) плывут х.з. куда».
Ну и в ответ….
Уже прошло заявленное время вылета, уже диспетчеры перенесли нашу заявку на попозже, и еще попозже, но Валера оставался глухим. Технари ищут помощи у меня, но я в таком деле Валере не указ.
Видя результат, инженеры меняют тактику.
На стоянке появляется канистра со спиртом.
И тут, вдруг, у инженеров появились помощники - остальные члены моего экипажа. Они вдруг вспомнили, что погода на маршруте просто отличная, и мы в небе всякое видали, справимся.
Продолжать рассказ про прения о литрах нет никакого смысла, Валера дал добро, я подписал Бортовой журнал о готовности самолета к вылету, мы взмыли в небо.
Лететь нам предстояло с аэродрома Североморск-3 на аэродром Остров Псковской области.
Остров - это та самая база, где хранятся самолеты, срок службы которых подошел к концу. Там, как я сказал выше, их обслуживают, через определенные промежутки времени облетывают и опять хранят. А когда ресурс самолета исчерпывается полностью, то самолет разбирают. Обшивка идет в металлолом, а оборудование и двигатели в зависимости от состояния тоже утилизируют, или используют как запасные части для ремонта других самолетов.
В самой перегонке самолета большой сложности нет. Но поскольку предполагалось, что при заходе на посадку ничего кроме двигателей и радиостанции работать не будет, то и заходить на посадку, на аэродром Остров должен экипаж, знающий эти места.
Мы с Валерой раньше летали в Острове, и потому выбор экипажа для перегонки пал на нас.
Перегонять я полетел охотно, потому, что в этом деле была еще одна, подковёрная тема, о которой руководство знало, но не придавало ей значения.
А зря!
Моя семья жила в Острове.
Когда нас, почти половину эскадрильи, перевели из Острова на Севера, то мне на новом месте не понравилось. И я решил, что хоть с понижением, но переведусь обратно. И потому не отрывал дочь от школы, а жену от работы. В общем моя семья ждала меня в Острове. И дома я не был уже полгода.
Мои свидания с семьей в те времена - это отдельная история, и позже я расскажу об этом.
А ранее, когда мы готовились к перегонке, то взяли на время у нашего сослуживца ключи от пустующей в Острове квартиры, чтобы пока я буду наслаждаться семейным уютом, мой экипаж жил не в гостинице, а в квартире. Их я сразу предупредил, что возвращаться будем не скоро, минимум неделя. Народ не возражал и против более длительной командировки.
Интересы совпали. А спирт у нас уже был.
Кстати квартира, ключи от которой мы взяли, находилась рядом с моей, и потому весь процесс нашего отдыха оставался под командирским контролем.
Маршрут перегонки был несложным, через Кандалакшский залив- над Онежским озером – над озером Ильмень - посадка в Острове.
Перелет начался с того, что наша надежда, единственная хорошо работавшая радиостанция радистов начала помирать.
Все было ожидаемо плохо, но хуже, чем ожидалось. Из навигационных приборов исправны были только штурманские часы. Мои точно такие же даже стрелками не шевелили. А навигатору Валере предстояло штурманить без всяких приборов, с севера на юг через половину России.
Правда был один исправный курсовой прибор - жидкостный магнитный компас. Этакий шарик, по-простонародному «бычий глаз», внутри которого находится подобие туристического жидкостного компаса. Но эта «сложная курсовая система» работает очень неустойчиво и очень неточно, и ориентироваться по нему можно так же успешно, как по солнышку, мху на деревьях и пр.
Из трех радиостанций летчиков, если можно так сказать, «работала» только одна. На земле нас почти не слышали, информацию на КП я передавал через пролетающие борта, которые местами худо-бедно могли нас расслышать. А когда бортов не было или они нас тоже не слышали, летели молча, «по плану».
И, виноват! Я забыл про анероидно-мембранные приборы – они работали. То есть свою скорость и высоту я знал.
Двигатели работали исправно. Это воодушевляло.
Погода на всем маршруте была хорошей, видимость миллион на миллион, иначе я бы и не взлетал. Было видно где летим и куда лететь. Валера непривычно развалился в своем кресле. В обычном полете штурманы работают, что-то считают, что-то измеряют, засекают, или записывают, а тут делать ему было совсем нечего, ничего не работало. Он только давал указания: «Командир крутим вправо (или влево) до команды». Курса он не давал, т.к. курсовые системы, ну, Вы понимаете, что курсовые системы…. Они показывали «день рождения бабушки». На нужном направлении, которое он определял по носкам своих высотных ботинок, задранных на какой-то блок, звучала команда: «командир - прямая», «так держать». И записывал время прохода очередного поворотного пункта маршрута.
Читатель скажет, «ну блин Ринат заливает».
Но так и было.
Мы летели. И далеко от линии пути не уклонялись.
Хорошо!
Приборов - как на Илье Муромце!
Домой! Домой!
Но в жизни все находится в равновесии, радость всегда уравновешивается какой-то гадостью, большая радость - большой проблемой.
В этом и состоит она - «главная сермяжная правда».
Так было и с нами.
Если летишь хорошо, жди впереди «засады».
Пришли мы к Острову. К нашей удаче с него только что взлетел Ан-12, он нас услышал, а КДП нет. Взлетевший борт передал-ретранслировал от нас на КДП все, что положено, и передал указания с КДП нам на борт: курс посадки 192 градуса и т.д.
И стали мы с Валерой заходить на посадку.
Взлетевший Ан-12 улетел, и земля перестала нас слышать.
Им на земле было не впервой встречать самолет, летящий на хранение, они всё понимали, но то, что у меня настолько все не работает не знали, и сначала спокойно, а потом с изумлением наблюдали, как я строил схему захода на посадку.
А вот со схемой-то, ребята, все было не так, как надо.